Закончив, я прижала телефон к груди. Нам нужны деньги. Нужны деньги. Деньги.
Я смотрела в окно. Начался дождь. Опять. Господи, не заставляй меня сегодня ходить с девочками под дождем.
В итоге, разумеется, мы все равно пошли.
За десять лет я ни разу не ходила с ними за угощением одна. Со мной всегда был Натан, а иногда несколько семей собирались вместе и большой компанией бродили по улицам, от дома к дому, от двери к двери.
Сегодня праздника не получилось. Холодно и пасмурно. На девочках — дождевики поверх костюмов, в руках — зонтики, чтобы печенье не размокло. Я несла огромный фонарь; мы перебегали от дома к дому, и ботинки промокали все сильнее. Я скучаю по Натану. Без него я лишь полчеловека. Муж должен вернуться, чтобы я наконец стала собой.
Когда я поскользнулась в грязи и неуклюже упала, меня посетила еще одна мысль.
Если он не вернется, если не захочет жить со мной — что тогда делать?
А главное — кем я тогда буду?
Натан позвонил утром в пятницу, когда девочки были в школе.
Он обещал положить на счет сто долларов, но это все. Муж расплатился по счетам, и больше ничего не осталось, зато часть кредиторов от нас отстанет.
Но это была не самая плохая новость. Натан вышел из нашего совместного банковского счета. Он сказал, что теперь это счет для всех моих персональных расходов, поэтому я должна быть осторожна и не тратить слишком много, поскольку он зарабатывает недостаточно, чтобы содержать нас обоих, как раньше. Впрочем, теперь страховые отчисления будут делаться с его счета.
Я слушала мужа и хмурилась, пытаясь следить за ходом его мыслей. Натан говорил быстро и резко, как будто заранее подготовил речь и намерен поскорее с этим покончить.
Ему посоветовали формально разойтись со мной, но он пока не спешит заполнять бумаги. Он сказал — это поможет защитить меня и девочек — в таком случае кредиторы будут преследовать только его. Разумеется, банки все равно сочтут наши прошлые долги совместными, но Натан позаботится обо всем, поскольку он глава дома и кормилец семьи.
Я закрыла глаза и слушала.
Продажа дома сократит большую часть долга, но разрозненные счета будут прибывать по-прежнему, и он займется ими по мере сил. Конечно, он говорил, что мне не стоит искать работу, но теперь считает, что я должна что-нибудь найти, пусть даже на неполный день. Еще муж напомнил, что мы с девочками должны переехать до 29 ноября, то есть почти сразу после Дня благодарения. Нужно подготовиться. Он поинтересовался, начала ли я искать новое жилье. Может быть, я хочу, чтобы он прилетел и помог, или же справлюсь сама?
Пока Натан говорил, я присела на кровать и медленно, безмолвно откинулась на спину. Я смотрела в потолок, а безжалостный голос мужа омывал меня волнами.
Он со мной разводится.
Просто еще не сказал это прямо.
В субботу я проснулась и увидела перистые облака и проблески синего неба. Может быть, сегодня будет хороший день.
А потом я вспомнила.
Натан должен положить деньги на наш — на мой — счет, но скорее всего пока этого не сделал. Ему посоветовали подать на развод, но, к счастью, этого он тоже еще не сделал. Муж пообещал присылать нам все, что сможет, но денег все равно не хватало — он получает меньше, чем рассчитывал. Компания, видимо, выплатит ему премию лишь в конце года.
Вчера вечером я слишком испугалась, чтобы плакать. Сегодня я по-прежнему была не в себе, но вдобавок злилась.
У меня трое детей. У нас трое детей. И что делать? Как он мог поступить на работу в фирму, которая отказывается выплачивать то, что первоначально обещала? Почему Натан не может вернуться домой и поискать работу здесь?
В моих глазах собирались слезы, но я отказывалась плакать. Я устала грустить. Устала казнить себя. Возможно, я и впрямь транжирка и не способна сдерживаться, но к саморазрушению уж точно не склонна. Я забочусь о других. Пытаюсь помочь. Честное слово.
Я сердито потерла глаза, вылезла из постели и поплескала холодной водой в лицо. Не стану плакать. Не сдамся.
Собрала волосы в хвост, надела розовый спортивный костюм, спустилась вниз и увидела, что девочки едят собранные накануне сладости прямо из корзинок. На полу валялись обертки. Обожаю шоколадные батончики. Если бы у меня сейчас тоже была корзинка шоколада, я бы все съела.
Разумеется, я им этого не сказала — не хочу, чтобы дочери сделались похожими на меня.
— Девочки! Конфеты на завтрак? Ну уж нет. Давайте-ка сюда корзинки, я их уберу.
Тори отдала корзинку, напоследок сунув в рот еще одну шоколадку.
— Джемма? Брук? — Я нетерпеливо протянула руку. — Живее отдавайте, иначе я все выброшу.
— Но нам нечего есть на завтрак, мама, — ответила Джемма, слизывая шоколад с пальцев. — Хлеба нет, печенья тоже.
Я помассировала плечи. Господи, как хочется кофе.
— А почему нельзя поесть хлопьев?
Брук отдала мне корзинку.
— Потому что нет молока.
— Есть. У нас всегда есть молоко. — Я открыла холодильник и достала упаковку, но она была такая легкая, что я сразу поняла: там пусто. Сердце у меня оборвалось, гнев нарастал. Я обернулась и посмотрела на девочек. — Кто оставил пустую упаковку в холодильнике?
Они молча глядели на меня.
— Кто-то ведь это сделал!
Тишина.
— Ну? Я жду. Анники нет, поэтому на нее свалить не удастся.
Джемма закрыла глаза.
— Это я. Я выпила молоко. Утром мне захотелось пить. Ну и что?
Одной загадкой стало меньше.
— Тогда почему ты не выбросила упаковку?
Она слегка приоткрыла глаза.