Тори улыбнулась, на ее щеках появились ямочки.
— Ну ладно.
Глаза защипало.
«У Натана нет никакого романа, — твердила я себе, ощущая крайнее беспокойство. — Никакого романа. Он не такой. Он нас любит. Всех нас. И меня».
Мы с Натаном познакомились на клубной вечеринке в университете Южной Каролины. Это был маскарад с индейско-ковбойской тематикой — я бы уже позабыла о нем, если бы не фотография, на которой я стою с двумя подругами и Натаном. Тогда мы еще не были знакомы. Он общался с моей подругой — ее старшая сестра встречалась с ним годом раньше, поэтому мы позировали все вместе, держась за руки и пьяно ухмыляясь. Бретелька топика соскользнула с моего смуглого плеча, макияж слегка размазался, как и боевая раскраска на переносице и щеках.
Но зато там я молодая, стройная, загорелая и веселая.
Я познакомилась с Натаном на вечеринке и пришла от него в полный восторг. Звезда футбольной команды, красавчик, и его даже сфотографировали для университетского календаря («Мистер Ноябрь»). Я же в течение четырех месяцев страдала от булимии. В те годы для этого даже не было специального названия, просто все так делали. Меня научили старшие, более опытные студентки. Съела сытный завтрак — пошла в туалет и сунула два пальца в рот. Переела на обед — пошла в туалет. Съела десерт — пошла в туалет. И так до тех пор, пока это не войдет в привычку. В итоге может стошнить, даже когда того не желаешь.
Я думала, это быстрый и безболезненный способ контролировать собственный вес, и понятия не имела, к каким это приведет последствиям.
Мы с Натаном начали чаще видеться. Он был старшим братом моей лучшей подруги Линди, нередко заезжал к ней в гости и, если верить ей, заодно справлялся обо мне.
Следующая клубная вечеринка, более формальная, состоялась осенью — это был настоящий студенческий бал, и Натан, капитан университетской футбольной команды, пригласил меня на свидание.
Я была на седьмом небе от счастья. Страшно волновалась. Беспокоилась, что бы мне надеть. Мы с Линди отправились в магазин за новым платьем к балу, но мне ничего не подходило. В конце концов я купила винтажное платье от «Диор». Оно стоило немного дешевле нового. В этом черном чехле я чувствовала себя весьма опытной и ничуть не похожей на Тэмми Джонс.
Мы с Натаном танцевали весь вечер — танцевали медленно даже под быстрые песни, и к концу бала я влюбилась по уши.
Я до сих пор влюблена в Натана.
Вместо того чтобы ехать прямо к детскому саду, я заехала в закусочную на Восьмой улице, напротив торгового центра. Не знаю, отчего я выбрала это место. Утром здесь народу битком набито и, как обычно, очередь тянется до двери. Но я стояла и ждала, стараясь не замечать урчания в животе. Я убеждала себя, что одного кофе вполне достаточно, и одновременно разглядывала других женщин в очереди, прикидывая, кто из них стройнее меня.
Никто. Прекрасно. Я чувствовала себя совершенно опустошенной и голодной, но сурово напомнила себе, что в этом есть свои плюсы. Быть голодной — значит, сохранить фигуру. Но какой смысл в сохранении фигуры, если я могу потерять мужа?
Натан в последнее время действительно отдалился от меня — ездит по каким-то городам, которые, на мой взгляд, находятся за пределами досягаемости Макки. Но что я знаю о бизнесе? Макки абсолютно независимы, они миллиардеры и сами устанавливают рамки.
Очередь двигалась, и я добралась до длинного стеклянного прилавка с выпечкой. Печенье, булочки и пироги дразнили меня и искушали. Я размышляла, что если съесть низкокалорийный кекс, то вреда здоровью не будет. Беда в том, что я не хочу низкокалорийный кекс. Я хочу много вкусного печенья с патокой или шоколадное пирожное. Или пирожное с помадкой и глазурью.
— Слушаю вас, — спросил продавец.
— Двойной эспрессо, без пены.
— Что-нибудь еще?
— Нет.
Слава Богу, я пока в состоянии себя контролировать.
Я отдежурила в столовой и после полутора часов на ногах возблагодарила Бога за то, что надела сегодня туфли без каблуков. Потом ксерокопировала и раскладывала пятничный школьный бюллетень, который дети уносят домой. К счастью, эту нелегкую работу я выполняла не одна. Кэтлин и Лори помогали мне — я уже работала с ними и прежде и по крайней мере чувствовала себя в кругу друзей.
— Читала статью в утренней газете? О неработающих матерях, — спросила Кэтлин, закладывая в ксерокс пачку ярко-зеленой бумаги. — Если верить недавним исследованиям, неработающие матери выполняют дел примерно на сто пятьдесят тысяч долларов в год.
У Кэтлин всего один ребенок, сын по имени Майкл, который в прошлом году учился в одном классе с Брук. Кэтлин работала в весьма престижном месте, пока не родила, и с тех пор сидит дома. Кажется, она не слишком-то этому рада.
— Да, если бы неработающим матерям платили, — возразила Лори. — Если бы мы получали деньги за то, что делаем дома, мне бы не нужно было работать. Но суть не в этом…
У Лори трое детей, три собственных ресторана и новенький «прилавок» в кафетерии компании «Майкрософт». Ее дочь Джил — ровесница Джеммы. Сын Майк — в детском саду.
— В любом случае нас серьезно недооценивают, — продолжала Кэтлин, задавая число копий. — Там сказано, что работающие матери тратят сорок четыре часа в неделю на карьеру и пятьдесят часов на домашние дела, тогда как неработающие — девяносто один с половиной час. Почти вдвое больше.
— Очередная статья, которая вот-вот положит начало «войне матерей»? — спросила Лори и открыла пачку красной бумаги. — По-моему, все эти исследования крайне подозрительны. Работающие матери делают почти все то же самое, что и неработающие. Просто дело в том, что им приходится заниматься двумя-тремя делами одновременно. Складывать белье и планировать командировку, а по пути с работы помогать детям с уроками по телефону.